Читать книгу - "Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали - Пьер Байяр"

«Чтобы помочь делу с моей плохой памятью, которая так изменяла мне, что мне приходилось не раз брать в руки как совершенно новые и неизвестные мне книги, которые несколько лет тому назад я тщательно читал и испещрил своими замечаниями, я с недавнего времени завел себе привычку отмечать в конце всякой книги (я имею в виду книги, которые я хочу прочитывать только один раз) дату, когда я закончил ее читать, и в общих чертах суждение, которое я о ней вынес, чтобы иметь возможность на основании этого, по крайней мере, припомнить общее представление, которое я составил себе о данном авторе, читая его».

Проблемы с памятью оказываются в этом случае более серьезными, потому что забывчивость распространяется не только на саму книгу, но и на собственное прочтение. Стирается уже не один лишь предмет, расплывчатые контуры которого могли бы все же отпечататься в воспоминаниях, но и сам акт чтения, как будто стирание стало более агрессивным и уничтожает все, связанное с этой книгой. И поэтому задаешься вопросом, а может ли факт прочтения, который полностью забыт самим читателем, все же считаться прочтением?

Забавно видеть, что Монтень с довольно большой точностью припоминает особенности некоторых книг, которые ему не понравились (например, он различает разные типы текстов у Цицерона или разные книги «Энеиды»^[25]), – кажется, что именно этим текстам, может быть, потому, что они задели его больше других, удалось отпечататься в его памяти. Фактор эмоций оказывается определяющим в процессе подмены гипотетической реальной книги – книгой-ширмой.

Поскольку Монтеню не удается запоминать прочитанное, он решает эту проблему с помощью хитрой системы пометок в конце книги. Их задача – потом, когда забывчивость возьмет свое, напомнить его мнение об авторе и о самой книге, возникшее во время чтения. Можно предположить, что они нужны ему также затем, чтобы убедиться, что он действительно прочел эти книги, раз в них есть пометки, – они словно зарубки, отмечающие его путь, которым суждено сохраниться в дни грядущей амнезии.

* * *

А продолжение этого текста о чтении еще более удивительно. Объяснив читателю, зачем нужна его система заметок и как она работает, Монтень невозмутимо приводит выдержки из них – то есть говорит о тех книгах, о которых ему уже трудно сказать, читал он их или нет, потому что содержание их он забыл и, чтобы рассказать о них, ему приходится прибегать к своим собственным аннотациям:

«Вот что я записал около десяти лет тому назад на моем экземпляре Гвиччардини (ибо на каком бы языке книги ни говорили со мной, я всегда говорю с ними на моем языке)».

Первый прокомментированный Монтенем автор – это историк эпохи Возрождения Гвиччардини, которого Монтень называет «добросовестным историком» и уточняет, что он достоин доверия, в частности, и потому, что в большинстве из описываемых им событий он сам принимал участие и, кажется, мало склонен из лести искажать факты – «об этом свидетельствуют его независимые суждения о сильных мира сего». Второй его пример – Филипп де Коммин, которого он хвалит и за простоту стиля, и за неприукрашенное повествование, и за свободу от тщеславия. Третья заметка относится к мемуарам^[26] братьев Дю Белле, относительно которых Монтень признает, что они описывают события, которыми сами пытались руководить, но предполагает, что они обеляют короля, умалчивая о некоторых щекотливых фактах.

Когда Монтень читает собственные заметки, чтобы прокомментировать эти книги, и сперва не помнит, читал ли он их, а вспоминает только потом, благодаря тому, что записал о них какие-то мысли, – он попадает в неоднозначную ситуацию. Ведь, сообщая читателю свои соображения по поводу этих книг, он не пытается проверить, совпадают ли они с тем, что он подумал бы сегодня.

Это необычный случай для такого любителя цитат, как Монтень, потому что на этот раз он цитирует не других, а самого себя. В итоге исчезает всякая разница между цитированием и самоцитированием: Монтень забывает, что именно говорил об этих авторах и даже говорил ли он о них вообще, и становится для себя самого – другим, отделяясь от самого себя из-за скверной памяти; теперь ему приходится читать собственные тексты, чтобы все-таки себя отыскать.

И какой бы удивительной ни казалась идея рассказать читателю об этой системе заметок, по сути, Монтень лишь делает логичный вывод из того, что хорошо известно всякому книгочею, независимо от того, листает он книги быстро или читает подробно. Даже если человек совершенно уверен, что отлично помнит прочитанное, на самом деле сколько ни оставляй заметок, а все равно в памяти сохраняются лишь разрозненные фрагменты, которые всплывают, словно острова, в океане забвения.

* * *

Однако это еще не все удивительные открытия, которые ждут читателя «Опытов». Он обнаружит, что Монтень забывал не только о чем говорится в чужих книгах и читал ли он их: с собственными сочинениями дело у него обстояло ничуть не лучше:

«Я достиг такого совершенства в искусстве забывать все на свете, что даже собственные писания и сочинения забываю не хуже, чем все остальное».

Монтень не мог вспомнить, о чем он уже писал, – и его мучит страх, как бывает у людей, потерявших память: он боится, что, сам того не замечая, начнет повторять одно и то же, боится, что начнет писать скучно и будет, не отдавая себе отчета, вечно «возвращаться на круги своя». Опасения эти связаны еще с тем, что в «Опытах» не говорится о злободневных вопросах – здесь только «вечные» темы, к которым можно обратиться в любой момент, поэтому писатель с плохой памятью может делиться одинаковыми размышлениями снова и снова, да еще и в сходных выражениях:

«Предаваясь этим раздумьям, я опасаюсь также предательства со стороны моей памяти: не заставляет ли она меня дважды говорить по рассеянности об одном и том же. Я не люблю себя перечитывать и никогда не копаюсь по доброй воле в том, что мною написано. Я не вношу сюда ничего такого, чему научился позднее. Высказанные здесь мысли обыденны: они приходили мне в голову, может быть, сотню раз, и я боюсь, что уже останавливался на них».

Такое повторение, которое, по мнению Монтеня, скучновато даже у Гомера, – просто губительно, когда речь, как в его собственных текстах, «идет о вещах малосущественных и преходящих», которые он опасается повторить заново, слово в слово, в разных главах, сам того не замечая.

Но страх повтора – не единственное неприятное следствие того, что автор забывает свои книги. Другое, не более приятное, состоит в том, что он не узнает собственных текстов, когда их цитируют в его присутствии («мне постоянно цитируют меня самого, а я этого не замечаю» – имеется в виду, что при нем цитируют его «Опыты»). В этом случае человек попадает в ситуацию, когда нужно говорить о текстах, которых он не читал, хотя сам их написал.

Получается, что у Монтеня чтение связано не только с кознями плохой памяти, но также и со страхом безумия – потому что оно ведет к раздвоению. В тот момент, когда человек читает, он, с одной стороны, что-то приобретает, но в то же время чтение приводит его к потере себя, ведь из-за невозможности четко зафиксировать в собственном сознании даже короткий текст человек перестает совпадать с самим собой.